И все это Эдди видел в ее затуманенных глазах, ощущал в дрожи ее тела. Он умело накалял Дороти и тогда, когда зарывался пальцами в густые женские кудри, и тогда, когда кончиками пальцев скользил по ее горлу, медленно спускаясь к груди, выглянувшей из-под распахнувшегося легкого кимоно. Дороти не знала, что грудь вдруг может налиться, как спелый плод, что соски способны вмиг отвердеть и остро отозваться на легкие прикосновения мужских губ, пальцев, зубов… Вдобавок ко всему, она чувствовала, что ее кружевные трусики неожиданно повлажнели, словно ее тело исходило соком…
В душе Дороти начала нарастать паника. Что будет, если Эдди обнаружит предательскую влагу? Это постыдно! Но связь между мозгом и телом оказалась безнадежно нарушенной. Силы покинули ее. В отчаянии она прошептала:
— Не надо, Эдди…
Было понятно — он хочет большего, но если позволить… Самым унизительным для нее было ее неумение ни дарить наслаждение, ни получать его. Эдди наверняка разочаруется, а как раз этого ей больше всего не хотелось.
— Эдд! — умоляла она. — Остановись…
— Помолчи, дорогая…
Как в лихорадке Эдди осыпал ее поцелуями, на ходу развязывая поясок шелкового кимоно, мешавшего ему видеть ее тело целиком. Одной рукой он крепко прижал к подушке обе ее руки, другой гладил живот, бедра, проникая под трусики. Наконец он ловким движением стянул их и, не давая ей опомниться, погрузился лицом в пушистый треугольник, языком нащупал щель между потаенными женскими губами.
Дороти подумала, что умирает, настолько мощное потрясение испытала: в ней все плавилось, дрожало от изощренной ласки. Ноги сами собой призывно раскинулись, плоть жаждала продлить сладкую пытку, о которой она никогда не подозревала.
Ее готовность заставила Эдди оторваться. Теперь он весь склонился над ней своим обнаженным телом, поразив ее мощью напрягшегося члена.
— Прикоснись ко мне, Дороти, — хрипло выдавил он.
Она и так сгорала от желания прижаться к нему, слиться с ним до такой степени, чтобы даже воздух не разделял их. И вдруг поняла: он просит не об этом. Он хотел иного, самого интимного прикосновения, способного усилить мужское желание, обострить его до предела.
Испытывшая жуткий стыд, Дороти отвернулась в тень, чтобы свет лампы на ночном столике не выдал ее.
— Я не умею делать это…
Он заглянул ей в глаза, где было все: отчаяние, смущение и униженность вперемежку со страстью и еще многое другое. Затем поднес ладонь Дороти к губам, нежно поцеловал несколько раз, потом прижал к своей возбужденной плоти.
— Попробуй. У тебя получится.
Неуверенной рукой она стала поглаживать его упругий, напряженный член, наблюдая за своими действиями широко раскрытыми глазами. Вот сейчас, еще секунда, и мужские губы пренебрежительно скривятся, произнеся презрительное «Не так, неумеха!»
Однако этого не произошло.
Закусив губу, Эдди постанывал, глубоко втягивал в себя воздух, замирал, блаженно улыбался и с безудержным пылом обрушивал на нее благодарные поцелуи, а его пальцы легонько ласкали ее внизу, проникая в глубину мягкой, влажной женской плоти.
Все нарастающее желание заставило Дороти вздыматься, постанывать, срываясь на сдавленный крик, в котором угадывалась потаенная мольба.
Еще несколько мгновений назад ее тело сковывал страх, сейчас же оно раскрепостилось, раскрываясь навстречу тому, что должно было произойти чуть позже. В глубине сознания Дороти понимала это, хотела этого и больше не испытывала смущения. Сейчас они с Эдди были единым целым; он ласкал ее, и она отзывалась на его ласку. Прежнего отчуждения между ними как не бывало. Он отстранился от нее только затем, чтобы окончательно сбросить мешавший ему халат, рывком отбросил в сторону покрывало.
Спиной она ощутила прохладу крахмальной простыни, откинулась на высоко взбитые подушки и приняла его на себя, не чувствуя тяжести, впечатавшей ее в постель. Она видела лишь разгоряченное лицо с сияющими синевой глазами, вдыхала аромат волос, скользивших по ее щекам. И тут последнее сомнение — не проявляет ли она безрассудство — было сломлено стремительным натиском. Эдди вошел в нее, овладел ею с нетерпеливой жадностью. Могучими посылами он, казалось, достигал дна, заставляя Дороти вскрикивать, но не от боли, а жгучего ответного желания. И буря смешалась с бурей, волна накатывала за волной. Ничто в мире больше не существовало.
Руками он приподнял ее за ягодицы, помогая войти в ритм, который все убыстрялся и убыстрялся, подводя к пику наслаждения.
— О-о-о… — стонала Дороти, не в силах сдерживаться.
Внутри нее стремительно росло похожее на утонченную боль и все же ни с чем не сравнимое ощущение. Оно заполняло ее целиком. Будто ожил вулкан, пробужденный к жизни могучими природными силами.
— Эдд, Эдд!.. — в изнеможении вскрикнула Дороти, содрогаясь от череды глубинных спазмов, и сразу же услышала его протяжный хриплый стон, сопровождаемый конвульсивной дрожью.
Наконец они оба стихли. И только тут она почувствовала тяжесть навалившегося на нее тела, потерявшего прежнюю невесомость.
Эдди осторожно сполз на бок, поцеловал ее в краешек рта.
— Ты жива? — едва шевеля губами, спросил он.
— А ты?
— Меня… нет… Я еще не здесь…
Лицо его было бледным, глаза закрыты, обмякшие руки раскинуты.
Дороти охватило разочарование, почти обида. Конечно, она не была наивной девочкой, надеющейся на клятвы в любви до гроба, но все же Эдди мог бы сейчас произнести хоть несколько нежных слов… Сама она еле сдерживалась, чтобы не признаться, какое потрясающее наслаждение испытала, тем более что даже и не подозревала до сей поры о дремавшей в ней сексуальности. Он перевернул в ней все представления об интимной близости, научил ее быть женщиной… Но, похоже, Эдди воспринял все не с такой остротой. Или это для него рядовое событие, иначе почему он столь безучастен сейчас, сейчас, когда ей так хочется услышать нежные, ласковые слова?..